Ефрейтор Икс [СИ] - Сергей Лексутов

Она шла рядом, легко постукивая каблучками по дорожке, по которой Павел бегал сотни раз. Он вдруг подумал, что вполне вероятно, по этой дорожке впервые шагают женские ножки. Они подошли к капониру, Павел сел на лавочку у входа, Лена присела рядом, огляделась по сторонам, проговорила:

— Красиво… И жутковато…

Котофеич уже сидел на своем излюбленном месте и светил зелеными огоньками глаз. Павел сидел, откинувшись на спинку лавочки, смотрел в темнеющее небо. Боль улеглась, тоска слегка утихла. От Лены исходил слабый запах духов, мешающийся с будоражащим запахом пота. Он вызывал тревогу, беспокойство, казалось, что вот-вот должно что-то открыться, давно забытое, или даже небывавшее…

— Покажи мне станцию, — вдруг будничным тоном проговорила Лена. Но смотрела она лукаво и кокетливо. — Или — нельзя, военная тайна?

— Какая там тайна… Этой станции сто лет в обед будет. Ее еще лет двадцать назад шпионы со всех сторон сфотографировали и измерили. А еще, недавно, в Сирии, прямо из-под носа тамошних вояк, когда они Аллаху молились, американцы сперли приборный фургон "Дубравы". А это фургончик, раза в четыре больше моего.

Павел нехотя поднялся с лавочки, отпер амбарный замок. Лена несмело вступила в подземелье, тускло освещенное зарешеченным плафоном. Павел подвел ее к фургонам, стоящим в капонире:

— Вот и станция. Ничего особенного…

— А как ты за самолетами наблюдаешь?

Павел влез в первый фургон, запустил преобразователь. Провел Лену ко второму. Котофеич уже вертелся под дверями. В приборном отсеке Павел усадил Лену в свое кресло перед пультом, и, нагнувшись над ней, касаясь щекой волос, резко, зовуще пахнущих духами, включил приборы. Луч развертки забегал по экрану; вверх-вниз, вверх-вниз…

Она разочарованно спросила:

— А где самолеты?

Павел показал ей маховичок ручного вращения кабины, сказал:

— Покрути.

Она крутанула маховичок. Павел представил, с каким воем мотнулась на горке приемо-передающая кабина, и хмуро проворчал:

— Плавнее. Не трактор ведь…

Она закрутила маховичок неспешно, плавно, будто всю жизнь была оператором высотомера. На экране вспыхнула длинная вертикальная черта. Павел сказал:

— Стоп. Верни чуть назад.

Черта, когда по ней пробегал луч, наливалась яркой желтизной.

— Это самолет? — спросила Лена.

Павел поглядел на шкалу азимута:

— Ага. Гражданский. Судя по размерам — "Ту-154". А поскольку высота маленькая — идет на посадку в Новосибирске.

— Так далеко?! — изумилась она.

— Ну, разве ж далеко… — Павел переключил масштаб, сказал торжественно: — А теперь ты шаришь лучом в космосе.

Она провернула антенну по азимуту, сказала разочарованно:

— Никого…

— А ты думала, летающие тарелки летают?

— А что, не летают?

— Поверишь, за два года ни единой не засек. Гражданские и военные цели легко идентифицировать. А подозрительных целей, не видел ни одной.

Она спросила:

— А почему ты наши самолеты называешь целями?

— Потому что для нас, все, что летает — цели.

Она долго смотрела в экран, медленно вращая маховичок, наконец, прошептала:

— Страшно…

Павел спросил:

— А хочешь, покажу свой дом?

Она удивилась:

— Как это?

Он переключил вновь на малый масштаб, навел на свой родной Урман, показал ей на местник, торчащий на пределе дальности, сказал:

— Это радиотрансляционная вышка, которая стоит в ста метрах от моего дома в Урмане…

— Так далеко?! — снова изумилась она.

— Ну, разве ж далеко? У нас и из Белоруссии служат, и с Украины…

Быстро щелкая тумблерами, Павел выключил станцию. Пульт погас, и стал серым, скучным, безжизненным, будто закрылись ставни.

Павел поглядел на часы, сказал тихо:

— Скоро одиннадцать…

Она кивнула:

— Да, да, пошли…

Девушек увезли, и Павел вздохнул с облегчением, все вернулось в привычную накатанную колею. Где-то впереди, через четыре месяца, она оборвется сама собой, и тогда не будет тоски, не будет так больно колючая проволока сдавливать душу. Господи! Да в колючке ли дело? Каждый день ведь можно в самоволку бегать! Голосок внутри скрипнул: — "И каждое утро сапог командира или замполита будет тебя в дерьмо втаптывать…"

Павел разделся и завалился спать. Все к черту! Солдат спит, а служба идет.

На следующий день было воскресенье. Включений не было ни ночью, ни днем. Павел бродил по расположению, путаясь сапогами в высокой траве. Его догнал Кузьменко, попросил:

— Послушай, Павлик, одолжи мне свою пилотку, че ша?

— В самоход, что ли, собрался? — хмуро осведомился Павел.

— Ага… Вчера с девушкой договорился — малина в сметане… — Кузьменко сладострастно причмокнул губами.

— Не положено салагам в самоволки ходить… — еще мрачнее пробурчал Павел.

— Да ладно… Скажи, что пилотки жалко…

— Ничего не жалко. Я ж в самоволки не бегаю, а на дембель поеду в шапке. Бери…

— Вот спасибо! А то у меня голова большая, только твоя пилотка и как раз…

Кузьменко убежал. А Павел побрел дальше. С одной стороны к проволоке подходила рощица боярышника, и тут костер почему-то не рос, а вся полянка заросла веселым лесным разнотравьем. Павел набрал большой букет цветов и пошел в казарму. Котофеич, все время сопровождавший его, разочарованно плелся позади, он еще ни разу в жизни не отходил от родной станции так далеко. Зайдя на кухню, Павел пошарил в шкафу, нашел литровую банку, забрал ее, налил воды и втиснул туда букет. Прищепа возразить не решился. Павел поставил букет на тумбочку возле своей кровати.

Могучий, увидевший этакую лирику, понимающе ухмыльнулся:

— Ба, товарищ ефрейтор втюрился…

— Заткнись! — рыкнул Павел, и, сунув руки в карманы, пошел из спального помещения.

Могучий добродушно проговорил:

— Ну, чего ты злишься? От такой отказываться — дураком надо быть…

Могучий от избытка чувств вдруг облапил Павла своими ручищами, приподнял и перевернул вниз головой.

— Ну, и что дальше? — равнодушно промолвил Павел, даже не вынимая рук из карманов.

Могучий перевернул его и поставил на пол.

— Сейчас я превращу тебя в мешок ломаных костей! — свирепо прорычал Павел.

Могучий мгновенно принял борцовскую стойку. Физиономия его расплывалась в широкой улыбке. Павел знал, он любил бороться, и равных ему в роте не было. Павел ринулся на него, демонстрируя явное намерение пойти на лобовой захват, но в последнее мгновение нырнул под руку Могучего, перехватил его сзади поперек туловища, дал заднюю подножку, нежно, почти без стука, уложил на пол, захватил в узел его руку, крутанул, и одним движением огромную тушу Могучего задвинул под кровать. Поднялся, проворчал: